[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]

[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]

Свой интерес к странному, загадочному и чудовищному, которое существует в обычной жизни и преимущественно вызывает неприятие и раздражение окружающих, тридцатичетырёхлетний режиссёр Дэвид Линч (его полнометражным дебютом стал в 1976 году фантастический, абсурдный, сюрреалистический гротеск «Голова-ластик») наиболее тонко и деликатно, без эпатажа, а потому с триумфом выразил в картине «Человек-слон». Он максимально аутентично, приближенно к среде викторианской Англии на рубеже XIX и XX веков, но стилизованно, как бы в духе первых «синематографов» рассказал реальную историю Джона Меррика, «человека-слона», прозванного так за свою деформированную голову, которую он был вынужден скрывать в специальном балахоне из мешковины с прорезями для глаз. Но постановщик стремился, прежде всего, пробудить человеческое сочувствие к герою, лишённому любви и тепла.

Изгой из касты «неприкасаемых» (легенда о причинах рождения именно такого ужасного ребёнка у англичанки, живущей в Индии, поведана всё же не без лукавой провокационности) был превращён только в курьёзный экспонат кунсткамеры, посмешище в ярмарочных балаганах, объект травли и презрения со стороны аристократической знати и охочей до скандала прочей публики. И лишь обратившись к известному врачу Фредерику Тревесу с просьбой о помощи, Меррик впервые встретил понимание и заинтересованное участие в своей судьбе.

Стиль «высокой мелодрамы», призванной вызывать благородные и светлые чувства, по всей видимости, привлекал американских зрителей и в пьесе Бернарда Померанса, которая шла на Бродвее (конечно, там главный персонаж не демонстрировал собственную обезображенную голову). Фильм Линча тоже добился хороших результатов в прокате для подобного сложного произведения (и в этом кинофирма Мела Брукса — да, того самого, комика и пародиста! — не прогадала), только в США превзойдя свой бюджет более чем в пять раз. И он был номинирован восьмикратно на «Оскар», включая главную категорию, хотя в итоге ничего не получил.

Однако молодой режиссёр не ограничился лишь трогательно-сентиментальным повествованием, а выстроил целый ряд литературных и кинематографических отсылок (от Виктора Гюго до Гастона Леру, от «призрака оперы» в исполнении Лона Чени до подлинных фриков в ленте «Уроды» Тода Браунинга), поставив произведение в контекст изысканий создателей «готических», мистических и фантастических историй про «мир ужасного». Поэтому не случайно, что ему понадобился опытный английский оператор Фредди Фрэнсис, который сам поставил несколько «страшных» картин о загробных и сверхъестественных силах. Традиции европейской классической манеры изображения запредельного и ирреального искусно переплетены с принципами шокирующе-слезливого показа различных монстров в американском кино, где чудовище должно быть внешне неприятным, даже противным, но, в конечном счете, провоцировать настоящую жалость («Франкенштейн», «Кинг Конг» и т. д.).

Автор фильма «Человек-слон» склонен предпочесть подлинное уродство вместо придуманного, снять словно чёрно-белую хронику (впрочем, не без эстетизации) взамен фантастических ужасов, чтобы отвращение было смешано с чувством стыда. Джон Меррик, «человек-слон», показываемый на ярмарках и аттракционах — будто зверь в клетке, который выставлен на потеху зевак, начинающих испытывать гадкое тайное ощущение превосходства над ним. Но лента Линча, не исключая ответного отклика растроганных зрителей, сделана, тем не менее, строго и дистанцированно по отношению к странной истории, которая кажется лишь частным примером куда более ужасной действительности, сокрытой под покрывалом благочинного, изысканного, почти ритуального существования викторианской Англии. И финальный мотив своеобразного вознесения и избавления от земной скверны оказывается возможным благодаря обретённому этим человеком (а не животным) истинному бессмертию души.