[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]
№20 от 25.05.09
Хранить или охранять?
Какие архивы недоступны историкам и почему
...
Борьба с фальсификацией истории невозможна без доступа к документам и источникам. Однако многие из них по-прежнему недоступны для исследователей. Что секретят и почему — интересовался The New Times
Наша архивная система поражена тяжелой болезнью. Диагноз — неконституционный запрет на доступ к информации. Точнее сказать, довольно ясные положения Закона о государственной тайне не действуют. Они оказались парализованы «подзаконными» министерскими инструкциями и бюрократической практикой.
Чиновное усмотрение
Закон предписывает систематические и регулярные меры по рассекречиванию, но эта работа не выполняется. Рассекречивание архивов тех государственных учреждений, у которых есть «ведомство-правопреемник», ведет сам «наследник». Таким образом в прошлом году был рассекречен большой массив документов Министерства обороны, Министерства финансов и Госбанка. Но если у «учреждения-фондообразователя» нет преемника, как, например, у КПСС, то рассекречивание его бумаг возлагается на межведомственную комиссию по соблюдению гостайны. В начале 2009 года эту комиссию возглавил Сергей Нарышкин, который теперь призван заодно бороться с фальсификацией истории. Комиссия по рассекречиванию до этого формально состояла под председательством президента, но у президента слишком много других, более насущных забот, и о трудах комиссии по рассекречиванию ничего не было слышно. Зато противоположная акция комиссии вызвала однажды мировой скандал. Случилось это, когда она наложила гриф секретности на материалы проводившегося Генпрокуратурой в течение 15 лет расследования дела о катынском расстреле. Между тем документы, у которых истек срок секретности, должны бы становиться доступными для исследователей автоматически. Но этот механизм подзаконными актами не описан и, соответственно, не действует.
Потаенные дела
Закон о государственной тайне устанавливает максимальный срок секретности 30 лет, более продолжительный срок — 50 лет — только для документов разведки и материалов, относящихся к советской ядерной программе. Можно предположить, что в советских ядерных файлах действительно есть еще актуальные технологические секреты, но это редкое исключение, под которое подпадает очень узкий и специфический разряд документов. А вот недавнее заявление главы Росархива Владимира Козлова, что российские архивисты располагают неопровержимыми документами, свидетельствующими, будто голод на Украине в 1932–1933 годах не может считаться геноцидом, но опубликовать их не могут, поскольку они секретны, — вообще позор. Главе Росархива законы должны быть известны, ничто не мешает немедленно опубликовать любые документы, украшенные грифом секретности 76 лет назад.
Причина этой стыдной проговорки, возможно, заключается в том, что весьма значительные массивы общественно значимой документации — прежде всего миллионы следственных дел — засекречены на том основании, что они содержат личные тайны. Для таких бумаг срок секретности установлен 75 лет. Между тем список таких тайн в 1992 году задан исчерпывающим перечнем в действующем поныне указе президента Бориса Ельцина: это документы о финансовом положении и семейных отношениях, данные о состоянии здоровья и сведения, касающиеся тайны усыновления. Когда архивы закрывают под предлогом «личной тайны» значительные массивы государственной документации — это архивная самодеятельность. Все следственные дела, завершенные до июня 1934 года, должны быть сегодня открыты, однако это не так.
Хитрость в том, что это правило не касается людей нереабилитированных, поскольку их дела не считаются завершенными, и доступ к ним могут получить только законные представители репрессированных — адвокаты и родственники. Здесь, несмотря на формальную корректность закона, видна некоторая несообразность с общественными потребностями. Если человек не реабилитирован, считается, что он репрессирован правильно. Таков стандартный подход к делам организаторов террора, которые позднее сами угодили под этот каток. Они, скорее всего, никогда не будут реабилитированы, но это не значит, что мы не должны знакомиться с их делами, содержащими массу информации о методах и деталях террора, о которых мы иначе не узнаем. Запрещение доступа к делам такого рода — закамуфлированный способ утаивания информации.
Кроме того, всеми ведомствами России так и не выполнен указ президента Бориса Ельцина, подписанный в 1992 году, о снятии грифа секретности со всех без исключения дел, связанных с нарушением прав человека и политическими репрессиями, независимо от времени их создания, хотя бы и 1980-х годов. Однако ФСБ тормозит этот процесс в своем огромном ведомственном архиве под предлогом того, что в этих документах есть сведения об агентурно-оперативной работе. Но Закон об оперативно-разыскной деятельности устанавливает 30-летний срок секретности оперативных материалов, стало быть, все старше 30 лет должно рассекречиваться и обнародоваться.
Абсурдное соседство
Дело доходит до абсурда. На Украине рассекречены в прошлом году огромные массивы самых что ни на есть «чувствительных» документов — архивы КГБ УССР. То же самое давно проделали прибалтийские государства. Многие российские тайны теперь будут раскрыты благодаря доступности документов в копиях из архивов республиканских КГБ.
Все чаще приходится слышать, что обнародование «темных страниц» советской истории бросает тень и на Россию. С этой позицией решительно невозможно согласиться. Россия, конечно, правопреемник СССР, но не тащить же ей с собой вечно все секреты тоталитарного режима. У современной России совсем другая Конституция и совершенно другие интересы.
зампредседателя совета
Международного научно-информационного и
просветительского центра «Мемориал»Петров Никита