Ирина Любарская
Пейзаж после битвы
«О Катыни несколько десятков лет нельзя было говорить даже эзоповым языком. Я задумал фильм давно и всегда мечтал, чтобы эта картина была русско-польской. Ведь в Катынском лесу лежат останки не только поляков, но и русских, украинцев, евреев, белорусов. И я не верю, что в России фильм отвергнет зритель», - признался Анджей Вайда перед премьерой «Катыни» на Берлинском кинофестивале
7 февраля открывается 58-й Берлинский кинофестиваль. Одним из его значимых событий станет мировая премьера фильма Анджея Вайды «Катынь». В Польше картину посмотрели более четырех миллионов зрителей, Американская киноакадемия выдвинула ее на «Оскара», а вот в России у фильма прокатчика пока не нашлось. Хотя «Катынь» рассказывает о нашей общей истории - об одной из горьких ее страниц, долгие годы хранившейся под грифом «секретно». Речь идет о расстреле в 1940 году в местечке Катынь под Смоленском тысяч пленных польских офицеров и резервистов, содержавшихся в лагерях НКВД. Тема для Анджея Вайды - очень личная, в ходе этой чудовищной акции погиб его отец. Режиссер очень долго подступался к фильму, искал точный ракурс. И нашел, рассказав о трагедии с точки зрения женщин - жен, сестер и дочерей погибших офицеров.
- Пан Анджей, понимаю, почему в СССР тема Катыни была под запретом. Но отчего в Польше столько лет молчали о ней?
- Потому что была дружба на тысячу лет между Польшей и Советским Союзом. А тут получается, что дружба замешана на крови: за спиной у друзей были уничтожены несколько тысяч лучших представителей нации, цвет интеллигенции.
- Как вы думаете, не утрачена еще возможность продолжения этой тысячелетней дружбы? Отношения поляков и русских точно описывает афоризм про англичан и американцев: это один народ, разделенный общим языком. Мы крепко связаны общей историей, но она, к сожалению, нас не объединяет, а разъединяет.
- Боже мой, даже спрашивать не надо: возможна, конечно, дружба. И она имеет своих парламентеров - я такой парламентер и был им всегда. На своих друзей, Андрея Тарковского, Гришу Чухрая, я никогда не смотрел как на представителей «большого брата», который угнетает мою страну. И я никогда не мерялся с ними своими проблемами, понимая, что творческое существование в той системе было гораздо более сложным. Даже не могу себе представить, что мог бы так же смело бороться за свои принципы - не такой я отважный.
- Стоп, приехали. В России ваше имя так же известно, как имя Тарковского. Вы были и остаетесь символом свободы творчества.
- Не буду скрывать, я понимаю, что долго был для вас важной фигурой. Хотя мою свободу вы ценили так высоко, исходя из ваших кошмарных цензурных запретов, из того прессинга, под которым творили мои коллеги в СССР. Да-да, милая, я же не старый маразматик, чтобы поддакивать комплиментам. Но сейчас - с этим приходится мириться - от России до Америки куда ближе, чем от Москвы до Варшавы. Я в чем-то должен быть благодарен коммунистическому режиму, потому что мы вместе с русскими были за железным занавесом, и мое культурное влияние на Россию было от этого сильнее. Сегодня открыто все. Может, потому все стало выглядеть мельче. Но что касается дружбы, то я уверен, что надо отбросить и преданья старины глубокой, и недавнюю боль, чтобы продолжать вести диалог наших очень близких культур. В конце концов, политики приходят и уходят, а народы и произведения искусства остаются. Если бы я знал, к кому обратиться, то поехал бы и переговорил с нужными людьми, чтобы наладить наши отношения. Мне кажется, любой ценой надо разрушить преграды. И это возможно. Преграды между Польшей и Германией были даже выше, чем между Россией и Польшей. Однако взаимное прощение помогло снести эту стену. Смотрите - немец после Войтылы стал Папой. Это же не случайно.
- Вы шутите?
- А вы как думаете?
- Я думаю, что в любом случае после немца на папский престол нельзя посадить русского. Может, есть смысл обнулить наши отношения, чтобы вытряхнуть из них пыль? Это ведь касается не только Польши и России - весь мир занят тем, что расчесывает старые болячки, отдавая свои эмоции прошлому, а не настоящему.
- Обнулить? Но ведь помимо разногласий, лжи и обид мы в прошлом имеем такой неоценимый подарок, как русская литература. Ее я не хочу обнулять. Это лучший инструмент, благодаря которому можно понять другого человека или разобраться в самом себе. Впрочем, из России, по моему ощущению, всегда идет духовная подпитка. Я недавно смотрел картину молодого Ивана Вырыпаева «Эйфория» - фантастически красивый, выразительный, эмоционально глубокий фильм. Я был счастлив, когда в мою киношколу приехал Сокуров давать мастер-класс. Это человек такой высокой духовности, я уж думал, что таких на свете больше не осталось. Вот в чем могла бы быть наша роль - роль Польши как посредника между Россией и Западом. Мне очень жаль, что в моей киношколе, которая помогает дебютантам начать съемки первого фильма, нет студентов из России.
- Почему?
- У ваших нет денег.
- А у мальчишек из Швейцарии или Германии они откуда?
- Да в Европе полно фондов, которые поддерживают молодежь, новое искусство и т. п.
- О чем хотят снимать кино молодые люди из Европы?
- К сожалению, только про себя. А это так ну-удно...
- Разве раньше было по-другому?
- Раньше кино было миссией. Мы верили, что оно должно вырастать из каких-то озарений, из страданий - да, из страданий, без них никуда. Кино хотело что-то изменить в мире, предложить путь усовершенствования. А сейчас - это развлечение. Главное - сделать интересно. А что может быть для молодого человека интереснее, чем он сам?
- Считается, любой художник снимает о себе.
- Это так. И я тоже. Но надо же уметь посмотреть на себя через другого. Вот я бы мог сделать кино о том, как в концлагерь меня не угнали, во время Варшавского восстания не убили, потом в Сибирь не отправили и т. п. Одна жизнь - один фильм. Ведь так получается? И в принципе я следовал этому плану: мой первый фильм «Поколение» был о варшавских подпольщиках, «Канал» - о поражении Варшавского восстания, «Лётна» - про начало войны, «Пепел и алмаз» - о разгромленном антикоммунистическом подполье, «Самсон» - о варшавском гетто и так далее, вплоть до «Катыни». Только героем этих картин я не был, меня интересовали другие.
- «Катынь» широким прокатом прошла только в Польше. Но у фильма уже есть шлейф из разных оценок: его назвали антирусским, стариковским и политически ангажированным. В каком-то из этих определений есть горькая правда?
- Во всех есть горькая неправда. Начну с конца: если там и идет речь о политике, то полувековой давности. Мне его никто не заказывал. При чем тут ангажированность? Действительно, можно было бы сделать кино историко-политическое - о том, как Катынью манипулировали во время войны, как союзники бросили поляков после войны, нарушив все обещания, и как они принимали решение замолчать эту тему, как трус Гомулка отказался от предложения Хрущева открыть документы по Катыни и т. п. Может быть, я даже хотел бы увидеть такой фильм. Но - снятый не мною. Для меня лично было очень важно снять табу с этой темы так, чтобы не возникали новые конфронтации и новая ложь.
- То есть вы хотели открыть и закрыть тему?
- Да, именно так. И понимал, как я рискую, - ведь речь идет о событии, которого, в сущности, никто не видел. Даже палачи были позже ликвидированы или умерли. О Катыни несколько десятков лет нельзя было говорить даже эзоповым языком. А теперь это все, как говорится, быльем поросло. Одновременно это моя личная тема, горе моей семьи, моя тоска по отцу, несбывшаяся надежда моей матери, что он рано или поздно вернется. Отец, как я предполагаю, был расстрелян в другом лагере, в Старобельском, но в рамках той же акции НКВД. Поверьте, у меня холодок шел по спине, когда я думал: а вдруг это мой последний фильм? В конце концов, мне действительно очень много лет. Но я сделал все возможное, чтобы эта картина не была стариковской. У меня молодые герои. Пленка прошла самый современный процесс цифровой обработки, чтобы изображение не смотрелось архаичным. Что же касается стиля - это стиль Вайды. Так что претензии к нему, а не к его возрасту. Однако особенно горькая неправда - слово «антирусский». Я задумал фильм давно и всегда мечтал, чтобы эта картина была русско-польской. Потому что речь в ней идет о трагедии наших народов, которые попали в жернова тоталитарной системы. Ведь в Катынском лесу лежат останки не только поляков, но и русских, украинцев, евреев, белорусов. И я не верю, что в России фильм отвергнет зритель. Вот вы же его видели: вас что-то там задело?
- Конечно, многое и задело, и удивило, и было не совсем понятным. Но все это не имеет никакого отношения к вульгарным разговорам о том, что поляки просто русских не любят.
- Интересно, а что было непонятным?
- Прежде всего иррациональность самой акции уничтожения. Но это вопрос не к вам, естественно. А вот образ советского капитана, которого сыграл Сергей Гармаш, показался несколько искусственным - обреченный герой, который искупает вину системы.
- Вы знаете, у меня на каждую человеческую историю, рассказанную в фильме, есть документы. Я же борюсь этим фильмом с давнишней ложью, поэтому для меня так важна правда. Образ капитана сделан из двух реальных историй. Одна - про советского офицера, который спас семью расстрелянного польского офицера так, как показано в фильме: он убедил НКВД, что в квартире живет один и никаких поляков в доме нет. Другая - про офицера, который предложил катынской вдове фиктивный брак, чтобы прикрыть своей русской фамилией ее с дочкой от грядущих репрессий, а сам ушел на финскую войну и погиб. Знаете, я вовсе не старался угодить кому-то этим персонажем. Просто без него мой фильм был бы неполным. Мне было очень важно, чтобы капитана сыграл Гармаш - мы с ним работали в «Современнике» над спектаклем «Бесы», где он играл Лебядкина...
- Тоже капитан, между прочим.
- Но совсем другой капитан! Я уже тогда увидел в нем актера, которому у нас поверят безоговорочно. Это вообще свойство русской актерской школы - заставлять зрителя верить герою. Недаром я так люблю работать с вашими театрами. Жаль, это редко удается. Вот уже года два мы ведем переговоры с Львом Додиным о моей постановке с его актерами - фантастическая труппа!
- Это снова будет Достоевский?
- Нет. Для театра Додина я ищу современную польскую пьесу. Но, увы, не нахожу ничего близкого к той драматургии, с которой я всегда работал, - все как-то поверхностно, необязательно, лишено психологии. Впрочем, может, это я стал брюзгой...
- Ну, рядом с Достоевским, к которому вы все время возвращаетесь, многое мелким кажется.
- Это правда. Я считаю его самым великим писателем на все времена. Думаю, что самое важное о людях, о себе, о мире я узнал, работая над Достоевским. Узнал больше, чем за всю мою долгую жизнь, общаясь с реальными людьми, представляете? Особенно важен для меня контакт с Достоевским в театре - в кино совсем другое дело. Ставя спектакль, ты так глубоко уходишь в его текст, что перед тобой открывается космос, какое-то божественное откровение о сути человека. Но при этом он умеет и в самых незначительных происшествиях увидеть далекую социальную перспективу. Например, то, как процесс над Нечаевым он превратил в гениальный роман «Бесы», где показан источник терроризма - как ничтожные люди, замешав на крови свои комплексы и амбиции, порождают тот ужас, который парализует сегодняшний мир. Я ставил этот роман несколько раз и всегда готов к нему возвращаться.
- Но своим фильмом по «Бесам» вы вроде остались недовольны.
- Честно говоря, я не люблю вспоминать об этой неудаче. Кино не подходит для Достоевского, наверное. Впрочем, у меня был интересный опыт в Японии, когда я убедил великого актера театра Кабуки... Ох, память меня подводит, такое непростое имя. О, Тамасабуро Бандо! Он всю жизнь играет только женские роли, это особый класс, ему буквально поклоняются. Я увидел его в «Даме с камелиями» и был убежден, что это настоящая женщина. Когда мне предложили в Японии поставить «Идиота», то я понял, что мне крайне необходимо, чтобы именно он играл сразу и Мышкина, и Настасью Филипповну. Мы переписывались об этом целых три года. Представляете, он боялся играть мужчину, хотя в реальной жизни - мужчина как мужчина, немолодой уже. Добившись его согласия, я написал ему на радостях: вы женщина, которую я ждал дольше всех в жизни. Моя жена Кристина, она художник, одела его в прекрасный белый костюм. И вот он выходит во время первой репетиции на сцену и говорит: знаете, мне кажется, я совершенно по-дурацки выгляжу. Очень сложно адаптировался к мужской роли на сцене. А перевоплощался в Настасью Филипповну за миг: отворачивался, надевал парик, клипсы - и появлялась ослепительная женщина. Вот ведь, мужской и женский характер Бог раздает, как ему нравится. Я сделал фильм из тех записей, что у меня остались. Это, конечно, не кино - что-то на грани. Ха-ха! Только Достоевский мог такое написать, и только Вайда мог такое придумать. Знаете, мне так сейчас не хватает нового Достоевского: я читаю сценарии, но кажется, что их пишут не писатели, а социологи или менеджеры. Литературу больше не интересует психология, увы.
- О чем вы хотели бы снять следующий фильм?
- Хотел бы снять психологически глубокую мелодраму из 50-60-х годов с Кристиной Яндой в главной роли. Это актриса невероятного уровня - женщина из железа. Я же на самом деле вовсе не политический режиссер. Даже самые политически ориентированные фильмы я снимал, размышляя не о политике, а о людях, которые зависят от политики.
- Вы продолжаете общаться с вашим «человеком из железа» Лехом Валенсой?
- Нет. Жизнь свела и развела нас. Но этот человек сыграл огромную роль и в истории Польши, и в моей жизни. Знаете, сейчас уже можно сказать: Валенса был нашей выдумкой, героем романа, фильма. Польские интеллектуалы и рабочие в этот момент оказались вместе - чудо, абсолютно идеалистическая ситуация стала реальностью. Я счастлив, что пережил этот интереснейший период в истории моей страны не сторонним наблюдателем и снял актуальный и важный на тот момент фильм. Если бы удалось продлить еще года на три ту ситуацию, то Польша была бы совсем другой сегодня. Знаете, тяжело оставаться художником, если ты не веришь в свое общество. А у нас в Польше в него так трудно верить!
- Значит, остается вера в Бога. С этим у Польши всегда все было в порядке.
- Да, пока Бог живет в сердце. А вот если государство объединится с костелом, то тут я точно знаю - Бога будет меньше.
[Для просмотра данной ссылки нужно зарегистрироваться]